Премия Рунета-2020
Хабаровск
+6°
Boom metrics

Юрий Лоза: Киркоров и Басков здорово звучат

Премьера программы «Мракоборец» с Лесей Рябцевой и Денисом Корсаковым на Радио «Комсомольская правда» [аудио]
Юрий Лоза: Киркоров и Басков здорово звучат

Юрий Лоза: Киркоров и Басков здорово звучат

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

Рябцева:

- Это программа «Мракоборец». Сегодня поговорим про культурные ценности, про человеческие и про политику. В студии Денис Корсаков, Леся Рябцева. У нас в гостях певец, композитор и теперь уже блоггер Юрий Лоза. Будем говорить сначала про вашу…

Лоза:

- О чем хотите, пожалуйста. Нет плохих вопросов, есть плохие ответы. Задавайте вопросы, будем отвечать.

Рябцева:

- Вы стали блоггером.

Лоза:

- Я давно уже блоггер. Я радиоблоггером стал недавно, месяц назад. А в Фейсбуке уже несколько лет это тянется у меня.

Рябцева:

- А почему только сейчас такое внимание к вам?

Лоза:

- Просто в одной из передач я высказал свое мнение как профессионал о других профессионалах. Но в нашей стране почему-то такое странное отношение к профессионалам. Мне отказывают в праве быть профессионалом. Я музыкант, который написал более сотни песен, 45 лет занимаюсь музыкальной деятельностью, отсидел тысячи часов на студии, создавал комплекты аппаратуры, создавал музыкальные инструменты, написал музыку к фильму и т.д. Но почему-то я не могу как профессионал высказывать свое мнение, а какой-то человек, который к музыке не имеет ни малейшего отношения, может мне сказать: ты кто такой? Как кто такой? Загляни в Википедию, посмотри, кто я такой. И поймешь, что я имею право высказываться о других профессионалах с точки зрения профессионала.

Рябцева:

- Вы же только про музыку имеете в виду?

Лоза:

- Я не только про музыку. Дело в том, что я закончил экономический институт, экономико-статистический, я учился на географическом факультете в университете казахском. Я прожил достаточно длинную жизнь (мне 62 года), давно слежу, пишу и т.д., я очень о многом могу сказать, могу прочитать лекции по нескольким предметам. Так почему же я не могу иметь своего мнения?

Рябцева:

- Мне кажется, что многие могут сказать много, но это не значит, что то, что они скажут, будет правильно.

Лоза:

- Дело в том, что меня спрашивают, я отвечаю. Ну не спрашивай тогда. Но ты же спрашиваешь мое мнение, а потом говоришь: кто ты такой? Ты меня спросила: что ты думаешь? Я отвечаю, а ты говоришь: какое право ты имеешь иметь свое мнение? Это же глупость какая-то. Во-вторых, есть еще такой интересный момент. Берут и вырезают часть какой-то фразы. В свое время, допустим, в письмах к фон Мекк Петр Ильич Чайковский написал, что Бах скучный композитор, но гениальный. Если вы уберете вторую часть и будете пинать Чайковского за то, что он обозвал Баха скучным… Ребята, подождите секундочку. Если я говорю о ком-то, я обсуждаю, я говорю о Моцарте, с технической точки зрения, как профессионал говорю о профессионале, и если я перед этим 4 часа не говорил о том, какой он гений, допустим, это же подразумевается. Это же само собой. Мы обсуждаем Моцарта только потому, что он это заслужил, что он гений. С этого начинается наш разговор. Я не должен каждый раз повторять. Вот меня спрашивают: что вы думаете о Гоголе? Я должен начать фразу, с их точки зрения, так: Гоголь – великий русский писатель… Но в свое время Набоков написал о Гоголе. Он привел маленькое стихотворение, которое нашел в первом сборнике стихов Гоголя:

Поднимается протяжно в белом саване мертвец,

Кости пыльные он важно отирает, молодец…

Если вы хотите сказать, что это великое произведение… Но Набоков о том и говорит. Набоков не отрицает. Он точно так же, как и я, строит свою фразу. Он говорит, что Гоголь величайший писатель, но он писал в детстве такие вот стишки. Это естественно, люди проходили определенный путь развития. «Битлз», когда пришли на сцену, это были пацаны, которые не умели играть. Они вышли на сцену и стали звездами, и решали, кто из них будет играть на соло-гитаре, кто на ритме. Учились играть на ходу. Очень многие группы, став мегапопулярными только, решали, что и что делает на сцене. На все эти темы существуют анекдоты.

Допустим, когда я писал свою книгу (у меня есть книга «Научу писать хиты»), там есть раздел «Песенный юмор». Оказывается, когда я перелопачивал все эти сайты анекдотов, я понял, что анекдоты отражают всю нашу жизнь. Обязательно на каждую тему есть анекдот.

Рябцева:

- Это же народный фольклор.

Лоза:

- Вот народный фольклор. Есть такой анекдот. Решил чувак стать бас-гитаристом, пришел на первое занятие. Ему показали гамму. И потом педагог, который ему гамму показал, смотрит, он не приходит на второе занятие, на третье. Встречает его через два месяца, говорит: «Ты где?» Тот говорит: «Извини, чувак, гастроли, гастроли, гастроли. Некогда». Этот анекдот точно совершенно говорит о том, что произошло с рок-музыкой. На сцену вылетело огромное количество людей, которые на самом деле профессионалами не являлись. Посмотрите историю создания этих групп. Я всю эту историю перечитал. Это пришли студенты, архитекторы, ботаники, кто угодно. Кто музицировал дома, они вдруг вышли на сцену и стали своими. На протестном начале выскочили люди, которые вообще не умели играть. Кто-то из них прошел эволюционный путь большой.

Рябцева:

- Вы имеете в виду в 11-12-м году?

Лоза:

- Это рок-музыка имеется в виду. Это середина прошлого века. Так случилось. Протестное начало выплеснуло на сцену огромное количество непрофессионалов. И они спокойно себя чувствовали. Да, это эпоха, да, это юность, когда человек идет, слушает ту музыку, он слушают свою юность, а не саму музыку. Потому что за это время прошла большой путь техника. И когда берешь, в студийных колонках начинаешь слушать кумиров своей молодости, вдруг понимаешь, что они играли плохо. О чем я и говорю. Никто не отрицает самой этой музыки, никто не говорит, что они в своем роде гении, что они придумали что-то интересное, новый взгляд и т.д. Просто сыграно это с точки зрения сегодняшней техники плохо. Ставишь хайэндовские колонки и понимаешь, что всю музыку, которая у тебя в фонотеке, надо выкинуть на фиг, она не звучит.

Рябцева:

- А кто же хорошо играет тогда?

Лоза:

- Были и те, кто хорошо.

Корсаков:

- А эмоционально вам нравятся те же самые The Rolling Stones?

Лоза:

- Эмоционально они делают свое дело. Это старые мальчики, которые живут примерно в одном статусе, в одном виде, в одном техническом оснащении. Это абсолютно одно и то же. Гитара, которую взял в руки, Telecaster, на которой Кит Ричардс взял первый аккорд, и гитара, на которой он выходит сейчас, это одна и та же гитара. Звук на ней абсолютно такой же. Ничего не изменилось, он, как играл тогда, так и играет сейчас. Люди, которые приходят, они приходят даже не музыку слушать (там слушать нечего с точки зрения музыки, ее там, в общем-то, и нет), они приходят за энергетикой, за своим состоянием. Еще раз окунуться в то время, попасть туда. Если вы посмотрите, допустим, фильм про Вудстокский фестиваль, вам многое станет понятно. Вудстокский фестиваль (Вудсток, 1969 год) это вершина, это рок-музыка в таком своем пиковом, что ли, выражении. А теперь, когда камера уходит со сцены, вы видите: эти трахаются, тут рядом писает кто-то стоит. То есть им не до этого, они заняты другим делом. Звук – полная фигня, потому что я как профессионал, который создавал комплекты аппаратуры, понимаю, что на такое расстояние вот этими колонками не добить. Просто технически не получится у вас.

Рябцева:

- Если говорить про музыку, которая вам нравится сейчас, можете назвать, что это?

Лоза:

- Безусловно. Сейчас есть определенная музыка, которая создана за последнее время, уже с учетом всяких технических приспособлений, которые дают возможность услышать ее в другом совсем качестве. Скажем, из рок-музыки соответствует техническим требованиям сегодняшнего дня процентов 10-15, не больше. Потому что тогда не умели так писать. Первые записи The Hollies, лучшие свои песни они написали, когда были пацанами совсем. Они записаны так. В одну колонку они поют, а в другой идет инструментал. Это называлось стерео. В одном месте какие-то люди поют без музыку, а в другом играют без пения. Так писали, так было нужно.

Потом пошли какие-то небольшие изменения в музыке. Были большие изменения, были какие-то культовые работы. Алан Парсонс в 73-м году записал альбом Dark Side Of The Moon, такой альбом у Pink Floyd, который перевернул вообще все сознание. Считается, с той минуты пошла новая эра в звучании.

У меня на все виды музыки, которые были, на все жанры и т.д. существует определенное количество записей. Если мне надо записывать, допустим, струнный квартет, то я беру эталонный струнный квартет, который признан эталоном в мире, ставлю его и слушаю, как они примерно стоят в сочетании этих инструментов. Если мне нужно писать, допустим, латинос, я беру какую-то хорошую латинскую группу и слушаю, как они звучали. Потому что мне гораздо проще по определенным лекалам выстроить такой звук. Это сокращает огромное количество времени.

Рябцева:

- То есть вы копируете?

Лоза:

- Мы копируем какие-то основные наработки. Зачем мне снова делать это все? Вот у меня был такой хрестоматийный момент. Почему хороша своя студия? Я могу остановиться и идти гулять, придумать, вернуться и потом со свежими мозгами работать. Вот я пишу у Сашки Кальянова песню свою какую-то. Мы работаем, сидим до 4 часов утра, устали, башка не работает. Давай разбежимся, дадим ушам отдохнуть, утром придем и, если что, подправим. Я приезжаю утром, он говорит: извини, с утра раньше тебя Сашка Маркин зашел, перекрутил все ручки на фиг, и мы полдня сидим и создаем опять эту картину. Это кропотливая, тонкая работа, она очень муторная.

Почему еще эти группы так плохо звучат? Потому что они очень мало времени провели на студии. Они звезды, им надо гастролировать, им надо квасить, у них девчонки стоят толпой.

Рябцева:

- Вы не такие?

Лоза:

- Я пенсионер, я же сказал вам. А это тяжелая, кропотливая, очень нудная работа. Она очень сильно ломает музыканта, который находится на пике славы. Представляете, когда у вас стоят за дверью студии 50 девчонок, а он молодой парень…

Рябцева:

- А тебе нужно горшки обжигать.

Лоза:

- А ему надо сидеть и 20 раз играть одно и то же долбанное соло, которое играть не хочется. Вот это всё слышно. Знаете, профессионал смотрит по-другому, другими глазами, другими ушами слушает. Спросите любого. Вот сейчас нашу передачу записывает профессиональный звукорежиссер. Он следит за тем, чтобы было все качественно. Если мы с вами скажем самое интересное, откроем все тайны мироздания, но пойдет брак по звуку, то ваш звукорежиссер признает этот наш эфир неудачным. Даже если мы откроем глаза всему миру и расскажем о самом вечном.

Рябцева:

- Нам никто не поверит.

Лоза:

- Но он-то этого не услышит. Он слышит, есть брак по звуку или нет. Поэтому давайте говорить так. Мы слушаем разными ушами. Та картинка, которую видит режиссер программы, абсолютно отличается от той картинки, которая идет потом в эфир. Потому что он видит ее в студийный монитор, до обработки, до того как они подмазали, подчистили, дали нужные планы и подсветили. Осветитель видит, где стоит контровой свет, а не то, что там происходит, и что там говорится.

Есть такой старый анекдот. Два стоматолога смотрят «Песню года». Один стоматолог говорит другому: давай-ка крупный план пломбочки посмотрим. Это закон. Я говорю только об этом. И когда меня спрашивают, почему ты кого-то там перепачкал, перемазал, я говорю: ребята, я профессиональный, студийный человек. Я как студийный человек вижу качество труда. По фонограмме я вижу количество труда, затраченное на ее создание. Это логично. Я ставлю группу Steely Dan и понимаю, что они писали год этот альбом. Я беру, допустим, альбом Trox, ставлю и понимаю, что 4 часа они писали весь этот альбом, между первой и восьмой кружкой пива.

Корсаков:

- А из современных российских исполнителей, грубо говоря, Земфира какая-нибудь…

Лоза:

- Что удивительно, даже та же Земфира, понимая прекрасно, что своих ресурсов не хватит, она подключает очень хороших музыкантов. Я считаю, что с ней приехала какая-то английская команда, альбомы сводят там, «Мумий Тролль» везет в Лондон свои альбомы, чтобы отдать профессионалам, потому что не доверяет здешним. Наши прекрасно понимают, без вложений, без каких-то интеллектуальных вложений, без умения сделать хорошо нельзя. Даже если техника… Скажем, Сашка Кутиков, мой старинный приятель, басист из «Машины времени», они едут на Abbey Road записываться вовсе не оттого, что у Сани нет своей студии. Он сам продюсер, сам прекрасно все понимает. Но он понимает, что за тем звуком надо ехать на Abbey Road. Это немножко другой подход.

Что такое требовательность к себе? Сыр-бор был из-за чего? Я сказал, что Кит Ричардс тогда играть не умел и сейчас не умеет, а Ричи Блэкмор тогда был великолепным гитаристом и сейчас великолепный гитарист. Все знают концерт, когда Ричи Блэкмор прятался за колонкой. Солист Гиллан не мог попасть ни в одну ноту, пришел с бодуна и не может петь. Ему стыдно, он прятался, прятался, а потом вообще ушел со сцены. Представить себе, что Кит Ричардс из-за кривых нот Джаггера ушел со сцены, я не могу. Такого теоретически не может быть. Ему по фиг, что там поет Джаггер, и поет ли он вообще. Он стоит с этой папиросой, которая лезет в глаз. Как можно играть, допустим, соло, если тебе дым лезет в глаз? Он все время с этой папиросой, и ему дым лезет в глаз. Если ты хочешь что-то сыграть, для этого надо подготовиться. Как люди ходят в оперу? Они готовятся целую неделю. Здесь люди без подготовки выходят на сцену.

Рябцева:

- Кто, например?

Лоза:

- Все. Ну, 90 процентов.

Рябцева:

- А вы нет?

Лоза:

- 90 процентов рокеров не распевались. И что? Это слышно во всех их выступлениях. Есть, например, те, кто распевался. Этих тоже слышно. Eagles пахали, как папа Карло.

Рябцева:

- Почему вы никого не хвалите?

Лоза:

- Я вам сказал, что Steely Dan записывали великолепно.

Рябцева:

- Из современных.

Лоза:

- Я вам сказал про наших, что они работают по мировым стандартам.

Рябцева:

- Вы их не похвалили, вы сказали факт, что они уезжают за границу.

Лоза:

- Я говорю, молодцы, они начали делать качественный продукт. И Киркоров, и Басков, они все здорово записаны. С точки зрения звукорежиссера все сделано правильно. Серега Колесников пишет Лолиту так на простые какие-то устройства, что там заслушаешься просто. Она звучит просто на уровне мировых стандартов.

Рябцева:

- Вы могли бы мне рассказать, чем вы занимались до интервью с Прилепиным, после которого вы снова стали…

Лоза:

- Я всегда занимался и занимаюсь одним и тем же. Я пишу, аранжирую, у меня выездные концерты есть. У меня есть концерты в Москве. Вот сейчас в YotaSpace будет концерт.

Корсаков:

- Кстати, YotaSpace. Это очень интересный концерт. Он достаточно неожиданный. YotaSpace это молодежное место. Что это будет за концерт, что там произойдет?

Лоза:

- Я не делю своего зрителя на молодежного и не молодежного. Я играю примерно одно и то же. Могут измениться некоторые тексты. Когда меня приглашают на дискотеку отработать вставным блоком, я делаю некоторые интересные вещи. Первое. Я даю им возможность отойти после 40-минутного сета, который им устроил диджей. Потому что если сразу выйти и начать говорить (я один раз попробовал), то после моего слова они снова пляшут. Они пляшут под мои тексты. Когда я говорю «здравствуйте, ребята», а они делают движения, потому что они уже заряжены. Я им говорю «привет», а у них конвульсии пошли по залу.

Что я делаю? Я даю небольшую паузу, чтобы они немножко отошли, чтобы у них уши открылись. У студийцев есть такое понятие – забиваются уши в моностудии. Если ты собираешься сводить какую-то музыку, то ее ни в коем случае нельзя сводить в процессе, надо обязательно оторваться, отойти, полная тишина, чтобы у тебя внутреннее ухо заработало. А у них уши забиты этим сетом так, что они не поймут ничего из того, что я спою. Мне придется играть на том же уровне, на котором бухает запись. Это очень сложно, технически невозможно. Раздуть, скажем, живую команду по уровню – это безумно сложно. До того же уровня, до которого можно раздуть фонограмму на той же технике. Она же не фонит, там нечему заводиться, у вас нет инструментов.

Тут надо отдавать отчет. Ребята, вы вышли после дискотеки, надо дать отдохнуть, чтобы уши открылись. А вот после тишины… Я всегда говорю, вы можете читать при свече, но вы не увидите эту свечку при прожекторе. У нас глаз так устроен, так ухо устроено. Вот мы приехали в таллиннский Горхолл, еще в «Интеграле», а там стоит ограничитель определенный, 90 децибел, а больше нельзя. Мы говорим: как, это же рок-музыка, мы сейчас должны жахнуть. Они говорят: извините, чтобы не травмировать уши наших слушателей, мы выставили такой лимит, предел, больше вы не можете играть. Мы говорим: это же рок-музыка. Он говорит: а вы начните тихонько, и потом 90 будет громко.

И я с тех пор понял, что все познается в сравнении. Если вы начинаете сравнивать какую-то музыку, если вы начинаете сравнивать исполнительский уровень и т.д., громкость вашего выступления… Поэтому что я делаю для молодежной аудитории? Я даю им отдохнуть, потом выхожу, начинаю с ними общаться. Если налаживаешь с ними определенный контакт… Тут надо отдавать себе отчет. Эти люди, которые пришли на определенный вид получения удовольствия, кто-то из них выпил, кто-то съел какие-то таблетки, кто-то курнул, и чтобы они тебя услышали, надо дать им возможность. Но не всегда это удается. Я даже не знаю, как реагировать, я один раз это увидел, и я до сих пор в растерянности. Недавно работал на дне рождения музыка. 50 лет, жена, дети, сидят два молодых человека лет по 13-14. Началась культурная программа. Ведущий объявляет: Юрий Лоза. И два его сына синхронно достают затычки, наушники, вставляют в уши, достают айфоны. Я не знаю, что они слушают. Они даже не пытаются услышать и понять, кто вышел на сцену, что он им хочет сказать.

Рябцева:

- Но у них же есть свои барьеры, какие-то образы.

Лоза:

- Я для них что-то такое настолько дремучее, нафталинное, что они даже не пытаются. А вдруг это здорово? Я всегда стараюсь работать для той части молодежи, для которой нет музыки старой, новой, модной, не модной. То есть музыка вообще. Бетховен замечательный всегда. Я понимаю так, он не старый композитор, не новый, он Бетховен.

Рябцева:

- Он классик, а вы не классик.

Лоза:

- А почему нет?

Рябцева:

- А почему да?

Лоза:

- Бетховен, когда начал писать, он не был классиком, он был просто Бетховен. И Моцарт когда-то был просто Моцарт.

Рябцева:

- Вы считаете, что у вас аудитория молодая тоже?

Лоза:

- Классик, не классик, это решит время, это решат люди. Что останутся после нас. Тогда мы будем говорить о том, кто классик, а кто не классик. Многих классиков не признавали при жизни и отказывали в том, что они классики. А потом выяснялось: он же классик, оказывается. Да подождите, может быть, вы про Лозу такое скажете. Но ты попробуй услышать, просто раскрой глаза, вдруг это интересно.

Корсаков:

- Мы с Лесей ту говорили перед записью. Ваша фамилия же на самом деле ЛОза. Как получилось так, что вы ЛозА?

Лоза:

- В России ударение на последний слог. И во Франции тоже. Поляки ударяют на первый. Мои два деда – поляки, а две бабки – русские. Две бабки были с точки зрения русских ЛозА, а с точки зрения поляков – ЛОза. И то же самое с моими дедами.

Рябцева:

- А у вас есть авторитеты какие-то собственные?

Лоза:

- Навалом. И в литературе, и в живописи есть авторитеты.

Рябцева:

- А в музыке?

Лоза:

- И в музыке тоже, безусловно.

Корсаков:

- Кто, кроме Ричи Блэкмора?

Лоза:

- Сейчас целое поколение гитаристов. Смотрите, удивительно как. С 80-го года, когда аудитория перестала находиться в таком общем трансе… Транс это то, для чего была сделала психоделика так называемая, музыка. Тот же самый упоминаемый мною Джимми Пейдж из группы Led Zeppelin, когда сильно уставал, он включал терменвокс. Терменвокс – такой прибор, к нему подносишь близко руку, он звучит выше, относишь – звучит ниже. И 15 минут шла такая композиция. Это называлось впадение в транс. Те же самые Led Zeppelin выходили и работали 3-часовой концерт, исполняя 8 композиций.

Я очень сильно различаю два понятия. Когда музыканты шутят… Денис Мацуев может, допустим, на каком-то сейшне легко играть кулаками по черным клавишам. Но я знаю, что он имеет на это право, тональность фа-диез мажор дает возможность – все черные твои. Ну и бей по ним кулаком. Ты шутишь. Почему бы нет? Я же знаю, что завтра он пойдет Рахманинова играть Третий концерт. И он может это делать. И он имеет на это право. А вот когда «Дюна» выходит и исполняет, допустим, какие-то произведения, я понимаю, что это шутники музицируют. Потому что ничего другого, как бить по клавишам кулаками, они не умеют. Я очень люблю тех музыкантов, которые умеют делать и то, и другое, и третье, и пятое, и десятое. И могут сыграть и примитивно… Как любой художник высокого уровня может нарисовать как примитивист. А примитивист никогда не нарисует, как Суриков, скажем.

Рябцева:

- Если мы продолжаем говорить о новом поколении, о молодежи. Вы сказали, что те молодые ребята, подростки, которых вы встречаете, не всегда слушают то, что вы играете. А что же им нужно тогда? Что им нужно, чтобы они перевоспитались, что ли?

Лоза:

- Их не надо перевоспитывать. Они ждут, что я упакую то, что делаю, в упаковку, которую они принимают.

Рябцева:

- А что это?

Лоза:

- Есть упаковка, которую они не принимают. Это старое, допустим. Я не буду смотреть черно-белое кино, независимо от качества. Мы можем про Бергмана им рассказать сколько угодно, они не будут его смотреть.

Рябцева:

- А фильм «Артист» черно-белый, и он был в топах.

Лоза:

- Он был в топах, потому что он был изначально заявлен как молодежное кино. Его раскрутить нужно как черно-белое.

Рябцева:

- Значит, вы тоже можете себя раскрутить для молодежи.

Лоза:

- Я не могу себя раскрутить, потому что то, что я уже сделал, это относится к ретро, это музыка папы, дедушки и т.д. Если я буду что-то новое делать, то я буду обязательно заявлять, что я сделал это для них. Они очень в этом плане требовательные – либо это для нас, либо это не наше. Как я в свое время. Я ходил в штанах, которые я сейчас в жизни бы не надел. Почему? Тогда это было модно. Это штаны без верха, они держались на крючочке, и в них нельзя было нагибаться, потому что сзади было видно дырочку, плавки сразу вылезали. Но мы так ходили. Они были затянуты так, что садиться в них противопоказано было, лучше стоять. Потому что они могли треснуть в любую секунду. Зато внизу у них было 40 сантиметров, я подметал улицу, не надо было чистильщика выпускать. Мы так ходили. Я ходил в сабо. Это было модно тогда. Сабо 9 сантиметров. Я чуть не убился в Риге на булыжной мостовой. Снял. И когда я понял, что вывернул голеностоп и ходить не могу… Это невозможно неудобная вещь, но она мощная. Но я так воспринимал, я тоже был модный парень. Сегодняшние молодые люди иногда воспринимают модную продукцию как хорошую, вне зависимости от ее качества. Им что угодно можно рассказывать, но это их упаковка. Они жрут чипсы, которые есть нельзя. И попробуйте сейчас дать им хороший, качественный продукт, но не чипсы.

Корсаков:

- Шпинат.

Лоза:

- Ну да. Они скажут: ладно. Он снова берет и покупает чипсы. Ничего с этим не сделаешь, это культура определенная. Или субкультура, или подкультура, как хотите ее называйте. Или молодежная культура.

Рябцева:

- Ваш сын не такой?

Лоза:

- Я пытался его с самого раннего детства настроить на то, что бывает субкультура, бывает любая культура с каким-то определением, бывает просто культура. Вот смотрите. Я наблюдал за его ровесниками, сверстниками, они же росли на моих глазах, эти ребята. Из 20 человек процентов 20, наверное, стали успешными достаточно, они развиваются. Они воспринимают мир во всем его многообразии. И это образ жизни, с этим не надо пытаться бороться. Надо понимать просто это и корректировать собственную жизнь.

Корсаков:

- Если говорить о молодежи, вам шоу «Голос» нравится? У меня ощущение, что сейчас самый просто способ пробиться на эстраду – через телешоу.

Лоза:

- Вот смотрите. Выходит в шоу «Голос» человек, поет песню «Темная ночь» Богословского. Говорят: как он спел, какой он молодец. Но я-то давно на эстраде, я знаю, что это 896-е исполнение песни «Темная ночь», которое я слышал. Чем оно лучше, чем 572-е, я не знаю. Я знаю, Богословский великий композитор, который это написал. И поэтому для меня все эти остальные перепевки абсолютно неинтересны. Когда мне говорят: девочка поет, как Уитни Хьюстон, я включаю Уитни Хьюстон и понимаю, как надо петь. Если она копирует что-то… Ты создай что-нибудь свое, сделай что-нибудь оригинальное, чтобы это было интересно. Мне неинтересно слушать эти перепевки, я все это слышал в оригиналах. Мне сравнение это ничего не дает. Программа «Голос» была настолько избита, истрепана за рубежом, ее продали за 3 копейки, поэтому у нас ее взяли. Там расписано всё – состав жюри и как реагировать даже, где хлопать, а где рот открывать. Поэтому я смотрю на этот зарубежный продукт, пожимаю плечами. Это как «Фабрики звезд», «Один в один», «Битва хоров с дельфинами»…

Рябцева:

- Зачем американцам ваша песня «Плот», которую они перепели?

Лоза:

- Американцы давно следят за всем хорошим, что происходит в мире.

Рябцева:

- Но вы же не заработаете на этом ничего?

Корсаков:

- Деньги попадает в какое-то РАО…

Лоза:

- А из РАО куда-то уходят. Мы все об этом знаем.

Корсаков:

- Что это за схема какая-то странная?

Лоза:

- Я не знаю. Я не пытаюсь в это все вникнуть. Я давно уже понял, что на мне люди заработали гигантские состояния. Музыканты, которые спели «Плот» в кабаке и заработали на этом денег, не отстегнув мне ни копейки, это практически все музыканты России. Нет такого музыканты, который бы сидел в кабаке и не заработал бы на «Плоте» денег. Нет таких фирм, которые не выпустили хренову тучу этих компактов, которые я подписывал, с жуткой полиграфией, с каким-то там Лозой, очень похожим на какого-то монстра или Джека-потрошителя. Я подписывал. А куда деваться? Люди несут эти компакты. Мне никто не отстегнул ни копейки. Эти хоть нормальные ребята, они хоть в РАО переведут, может быть, из РАО мне что-то придет.

Корсаков:

- Там приходит 128 рублей обычно.

Лоза:

- Да. Я не рассчитываю на эти деньги. Это в рамках статистической погрешности. Они даже не учитываются в рамках моей пенсии. Поэтому я давно махнул на это рукой. Кто-то борется. Вот Юра Антонов, он борется. Он нанял штат адвокатов, они чистят интернет и т.д. Ему есть чем заняться. У него семья другая немножко, он живет с животными. Говорят, у него 128 кошек. Про него много всяких легенд ходит, что он занят собой и кошками. Поэтому у него есть время. А у меня сын, у меня жена, у меня куча разных дел.

Рябцева:

- Получается, что то, что мы сейчас с вами обсудили, про заработок в 128 рублей и т.д., то есть вы занимаетесь любимым делом и заодно зарабатываете, а не зарабатываете на таланте?

Лоза:

- Я в начале разговора сказал, что закончил экономический институт. Я консультирую в некоторых случаях людей, которые пытаются создать какой-то бизнес. Я несколько раз создавал некоторые финансовые схемы, которые работают и до сих пор. Я старый фарцовщик. Я начинал с того, что первые свои джинсы или первые свои «казаки» перепродал очень давно. Столько гитар, сколько я перепродал, это поискать надо. Я однажды Макаревичу продал гитару даже. Когда нужны деньги, а инструментов много, один лишний, он звонит: Юрок, помоги. Я звоню нужным людям, говорю: сам Макар отдает гитару, приезжай, забирай. И из Махачкалы едет человек и забирает. Так случилось, что я в этом деле немножко понимаю. Я знаю, как заработать на жизнь.

Рябцева:

- «Евровидение».

Лоза:

- Что «Евровидение»?

Рябцева:

- Ожидает нас.

Лоза:

- Опять едет английский мальчик Лазарев.

Корсаков:

- А кого надо было?

Лоза:

- Надо было нашего. Пока мы не заявим на весь мир, что у нас есть своя музыка, нас не будут слушать.

Корсаков:

- Но были «Бурановские бабушки».

Лоза:

- «Бурановские бабушки» - не наша музыка, это стеб чистой воды. Я об этом тоже писал, что сейчас два состава «Бурановских бабушек» бьются за то, кто имеет право кричать эти кричалки.

Рябцев:

- Кому ехать, если вы говорите, что нет никого?

Лоза:

- Любому артисту с русской песней.

Рябцева:

- Киркоров, Лепс…

Лоза:

- Да какая разница? Не имеет ни малейшего значения. Возьмите любого человека, кто сейчас наиболее соответствует понятию «русский». Вот русская музыка…

Рябцева:

- А кто?

Корсаков:

- Кто, на ваш взгляд, кого бы вы послали?

Лоза:

- Пошлите Пелагею, пусть она споет русскую песню. Но только не английскую, а именно русскую песню. Пусть услышат русскую песню в любом виде. Пошлите кого угодно, хоть того же Киркорова, но только с русской песней, а не с английской, как он ездил. Какой англичанин? Он же криво, косо поет по-английски. Он не способен понять и почувствовать эту песню, он не знает языка. Поймите, что носитель языка по-другому ее поет. Вот мой сын, он все-таки оперный баритон, он работает на английском языке, у него жена англичанка (в июле они собираются пожениться, у них два года роман), он сейчас сдает экзамены на кембриджское владение языком. Это очень сложные тесты, где надо шутить по-английски и т.д. Он знает английский в совершенстве, но чтобы узнать его на уровне носителя, чтобы ты мог писать тексты по-английски, ты должен после трех лет работы пройти… Это серьезнейшее дело. Прежде чем выходить на сцену и петь по-английски, надо знать его, как англичанин. Чтобы ты перенес интонационные вещи всякие. Ну не умеет у нас никто этого делать. Они выходят… Ну, как Кола Бельды пел по-русски, вот так мы понимаем. Вейланд Родд пел, негр. Это здорово, это экзотика, но не более того. А мы все время пытаемся всем говорить: ребята, мы экзотика, мы умеем петь, как вы, а как сами, не умеем, нет у нас ничего.

Рябцева:

- Вы не хотите извиниться перед всеми теми людьми, которым вы нанесли просто непоправимый урон, через Фейсбук в том числе и через эфир Прилепина?

Лоза:

- Я не собираюсь ни перед кем извиняться. Я им всем говорю: ребята, почитайте, что я сказал, и попробуйте это понять. Если не поняли, переспросите меня, я подписываюсь под каждым своим словом.